Ростислав Полчанинов

Фирма Эрбауер (по-русски – «строитель») была за все годы войны единственной русской строительной фирмой, в которой и рабочие, и начальство были русские. Эту фирму основали в январе 1942 г. в Бресте-над-Бугом (ранее Брест-Литовск, Польша) Владимир Ермолов, полковник царской армии, служивший в годы гражданской войны в Северо-Западной армии, и член НТC – Народно-трудового союза – антикоммунистической организации, созданной белыми эмигрантами в Белграде в 1930 г., и инженер-гидротехник М. Монтвилов. О Ермолове известно, что он, вскоре после присоединения Бреста к БССР (Советская Белоруссия), как белый офицер был арестован НКВД и затем освобожден немцами в 1941 г. Это обстоятельство и случайная встреча с офицером германской армии (Wehrmacht), русским немцем, служившим ранее вместе с Ермоловым в Северо-Западной армии, помогли Ермолову основать фирму Эрбауер и выполнять строительные работы в Бресте и окрестностях наравне с немецкой организацией Тодт и другими польскими и украинскими строительными фирмами. Главной целью созданной фирмы было трудоустройство русских людей, оказавшихся в Бресте без работы. В Эрбауере находили приют и бежавшие из плена советские военнопленные, и (первые два-три месяца) местные евреи. Даже главным инженером в Эрбауере был еврей Борис Савельевич Френкель. Но они были летом 1942 г. арестованы и расстреляны в Брестском гетто, несмотря на все попытки Ермолова их спасти.

Служившие в Эрбауере члены НТС потихоньку вели свою подпольную работу в Минске, Белостоке и ещё кое-где. Ермолов знал об этой работе и относился к ней с симпатией. Работа НТС заключалась в критике не только Сталина, но и Ленина, которого многие защищали. Многие не знали, что и концлагеря, и красный террор начал не Сталин, а Ленин. Подобные разговоры не скрывались от немцев, но привлечение сочувствующих в НТС надо было скрывать, так как немцы знали, что НТС – национально-патриотическая организация. В тревожном 1938 г. нацисты пожелали взять все русские организации под свой контроль. Чтобы избежать запрета, Германский отдел НТСНП – Национально-трудовой союз нового поколения, а с 1942 г. – просто НТС «ввиду невозможности самостоятельной и независимой работы» решил самоликвидироваться. Германию покинули его руководители С.А.Субботин и В.А.Нерсесиан. Последний позже участвовал во французском движении Сопротивления. После присоединения Австрии к Германии, чтобы избежать разгрома, самораспустился и Австрийский отдел. Нацисты знали, что НТС ушёл в подполье, и не спеша арестовывали его членов .

С середины июня 1944 г., когда фронт приблизился к Бресту, фирма Эрбауер стала эвакуировать своих рабочих, их семьи и тех русских, которые не хотели оказаться снова под советской властью. Последняя группа служащих Эрбауера с полковником Ермоловым под руководством Монтвилова выехала 5 июля на грузовиках в сторону Белостока, чтобы присоединиться к тамошнему отделению Эрбауера. На полпути выяснилось, что Белосток уже занят Красной армией, и тогда пришлось ехать в Варшаву, куда перед самым началом восстания прибыли и служащие Эрбауера из Белостока.

С 29 июля по 15 сентября 1944 г. транспорт фирмы Эрбауер со всеми примкнувшими к нему, стоял в товарных вагонах на станции Ченстохова. Местные русские, тоже желавшие уйти в Германию, просили взять их с собой, и никому отказа не было. Благодаря этому многие спаслись от ожидавших их большевистских преследований.

В Ченстохове было решено, что Владимир Ермолов, Константин Васильевич Болдырев, член НТС, и члены НТС из Варшавы – Иван Иванович Виноградов и Евгений Евгеньевич Поздеев поедут скорым поездом в Вену, чтобы там найти место работы и приют для семейств. Вена была выбрана потому, что НТС надеялся, что американцы и британцы не допустят прихода Красной армии в Австрию. Кроме того, Болдырев имел в Вене адрес члена Союза (НТС) Виктора Константиновича Манакина, работавшего в хорватской фирме «Антон Фринта», на помощь которого Болдырев возлагал большие надежды. После смерти Ермолова в 1944 г. в Вене Болдырев стал директором «Эрбауера».

Фирма «Антон Фринта» работала в Берге (60 км. на восток от Вены) для фирмы Лейхтметалл (Leichtmetall). Туда из Вены в начале августа прибыли Болдырев с Виноградовым и Поздеевым, и им удалось договориться с Лейхтметаллом принять на работу «Эрбауер» и разместить её рабочих и их семьи в пустующих бараках лагеря Берг.

Не успел «Эрбауер» как-то обосноваться, как из-за приближения Советской армии пришлось искать более надёжное место в западной части Германии. Преодoлев многие трудности, «Эрбауэр» был принят на работу в Нидерзахсверфен (Niedersachswerfen, Тюрингия). Бараков для рабочих там не было, и первая группа рабочих «Эрбауэра» приступила к постройке бараков для себя и для оставшихся в Берге. «Эрбауер» успел покинуть Берг до прихода туда большевиков и переехать в Нидерзахсверфен незадолго до прихода туда американцев, всё ещё продолжая строить для себя бараки.

Будучи в Нидерзахсверфене, мы узнали от о.Митрофана Зноско (позднее епископ РПЦЗ, епископ Бостонский, викарий Восточно-Американской епархии), что в Гудерслебене, в 8 км. от Нидерзахсверфена, в ужасных условиях живут насильно вывезенные из-под Пскова люди. На Новый год, пользуясь внеочередным выходным днём, мы решили их навестить.

В cвоей книге о.Митрофан писал: «В лагере Гудерслебен в одном деревянном бараке и в двух огромных конюшнях было размещено 500 человек,«остов», преимущественно стариков и женщин. (…) Земляные полы, трёхъярусные нары, отсутствие окон, отсутствие не только бани, но и умывален, полное отсутствие элементарных гигиенических условий и медицинской помощи. Чтобы умыться, освежить лицо и вымыть руки, надо было выходить из барака к колодцу. (…) На нарах лежали вперемежку здоровые и больные сыпным тифом, и умирающие. Этот лагерь посещал я обычно три, минимум два раза в неделю, совершая молебны, вознося к Престолу Спаса Всемилостивого специальные молитвы о болящих и страждущих, утешая и ободряя несчастных. В каждое посещение приходилось отпевать и хоронить на ближайшем кладбище одного-двух умерших. Зверюга «Лагерфюрер» неоднократно изгонял меня с территории лагеря. Уходя в им открытые двери, я, как говорят, возвращался к несчастным «через окно».

Моя жена записала в дневнике: «Пришли, и, о ужас, что мы там увидели! Люди живут в трёх бараках. Один из них – каменный сарай с высоким потолком. До конца – нары сплошные. Посередине разжигают костры. Окон нет. Люди спят на гнилой соломе. Ноги сидящих на нижних нарах утопают в грязи. Сидят согнувшись. Нары сделаны так, что на них можно только лежать. В других бараках не лучше. В одном из них родила женщина. В такой грязи живёт и дышит ребёнок! Кормят плохо. Папирос не дают. Во второй раз мы снесли туда книги, а для новорожденного две рубашки и тапочки. Пришлось горько плакать. Несчастные люди, что они могут сказать в свою защиту?! Переводчицы у них такие же, как и они сами, малообразованные девицы в платочках». Добавлю от себя, что входили мы не через ворота, где бы нас не пропустили, а не без риска через дырку в заборе. Помочь мы, собственно говоря, ничем не могли.

2 апреля жена написала в дневнике: «Доктор Георгий Анатолиевич Лясковский говорил, что в том лагере, где мы были со Славой – всех косит тиф, брюшной и сыпной. Немцы не обращают никакого внимания и не дают лекарств». Др. Лясковский хотел как-то помочь, но немцы не разрешили. (…). Американцы пришли в апреле и, надо полагать, передали людей в советские руки для отправки в СССР.

В 1945 Рождество – 7 января – было воскресным днём. Было богослужение. В дневнике запись: «На Рождество мама испекла крендель, вернее, пекли его в немецкой пекарне. Стоило 2 рубля (20 пфеннигов) Очень многие наши пекли. Немец был злой. Возмущался, что нас много. Вообще к нам стали относиться заметно хуже. Просто хочется поскорее домой». Своим домом жена считала Псков и любила родную землю, несмотря на то, что была из репрессированной семьи.. Чувства говорили одно, но она понимала, что ей, а тем паче мне, белому эмигранту, ехать в СССР нельзя.