Интервью с протоиереем Петром Александровичем Перекрестовым

Владимир Басенков

– Еще что-то вспомните?

– Да, еще во время моей учебы в магистратуре в Русской школе Норвичского университета (штат Вермонт) я познакомился с удивительными русскими людьми и преподавателями: Екатериной Александрой Волконской, Александром Петровичем Оболенским, Николаем Всеволодовичем Первушиным и другими. И в Калифорнии оказались интереснейшие люди как среди духовенства, так и среди мирян. Отмечу архиепископа Антония (Медведева), с которым я служил 20 лет, духовного сына старца Нектария Оптинского – епископа Нектария (Концевича), сподвижника святителя Иоанна (Максимовича) архимандрита Митрофана (Мануйлова)…

– Вы росли в Америке, где живете и сегодня. При этом вашей основной средой была русская эмиграция, в ту пору относительно монолитная, более закрытая в хорошем смысле слова. Сегодня в беседах духовенство старой школы часто жалуется, что ассимиляция русских происходит заметно быстрее, чем раньше. С чем это связано Сталкивалась ли эмиграция с этой проблемой раньше, в годы вашего детства, юности и молодости?

– Затруднительно сказать, действительно ли так. Хотя в ту пору эмиграция была сильной и относительно монолитной, к сожалению, процесс ассимиляции имел место и порой происходил достаточно быстро. Нередко дети и потомки весьма видных и активных общественных деятелей забывали русский язык и не следовали по стопам своих отцов, не становились продолжателями их дела. Не исключено, что эти деятели много времени уделяли своей общественной работе и не смогли уделить должного внимания своим детям. Да еще в ту пору небыло возможности иметь живую связь с Россией, как теперь: поездки, паломничества, совместные проекты, учеба – в ту пору в каком- то смысле быть и оставаться русским было понятием достаточно отвлеченным. Я бы сказал, что самым большим «гарантом» русскости за границей было и остается живое участие в церковной жизни. Сейчас русская эмиграция как таковая не очень монолитна, но на самом деле тот, кто в Церкви и кто приходит в Церковь – составляют некий широкий православный монолит, в который входят не только русские, но и немало американцев. Многие эмигранты последних лет регулярно ездят в Россию на лето, и их дети имеют живую связь с родиной и русским языком.

– Скажите откровенно: вам нравится жить в США? Никогда не было желания взять и попроситься служить в Россию?

– Мне просто нравится жить! Когда-то я делал сравнения и думал, где лучше жить. Было время, когда появилось желание переехать в Россию. Но притом я тогда реально не задавал себе ряд важнейших вопросов: какова воля Божия для меня и для моей семьи? Поставил-ли меня Бог на служение в собор в Сан-Франциско и у Святителя Иоанна (Максимовича) и, если – да, должен ли я это место самовольно оставлять? Готов ли я на «развод» с моей приходской семьей, да еще исключительно по собственному почину? Когда происходит хиротония архиерея, архиерей обручается со своей епархией, его епархия – его невеста и его назначение на кафедру в принципе пожизненное, как и христианский брак!

– Серьезное отношение к делу.

– И когда рукополагается священник, он не просто рукополагается «для общих церковных нужд». В ставленнической грамоте, выдаваемой священнику после его рукоположения, так говорится о ставленнике: «Посвятили мы его во иерея для храма N». Другими словами, священник тоже обручается со своим приходом, и, в принципе, это обручение священника с приходом – пожизненное. Благо, что в нашей епархии почти все старшие священники либо служат на своих первых приходах, либо служат на своем последнем приходе очень долго, не менее 35–40 лет! После определенного возраста я очень четко понял, каково благословение Божие: служить пожизненно на первом приходе, куда Господь тебя поставил! Но одновременно во всех местах, куда я езжу довольно регулярно – Канаду (мама и дочь с семьей там живут), Джорданвилль, Россию и на Святую Землю, – мне нравится, и я чувствую себя дома везде, где православный храм. Мне близки слова преподобного Варсонофия Оптинского: «Со Христом и каторга рай». Вместе с тем, я бы сказал, что русская среда мне наиболее близкая, наиболее родная. Во время моих посещений России я действительно получаю большую радость. И духовный заряд. И утешение. И не хочется ее покидать.

– Расскажите о жизни в стране. Дайте расширенную картину того, как выглядит США глазами русского человека.

– Америка, несомненно, великая, красивая, разнообразная и удивительная страна – ведь она Богом сотворена. Но при этом надо учесть, конечно, что существуют разные «Америки»: Америка крупных городов, Америка национальных парков и заповедников, Америка радикалов, Америка патриархальная, Америка фермеров, Америка «голливудская», Америка бездомных, Америка христианская… Америка во многом, как ни удивительно, похожа на Россию, и не только своими просторами и объемами. Средний американец во многом похож на среднего русского: открытость, хлебосольство, взаимовыручка, отсутствие скупости, общительность, широкий охват, ну и не прочь выпить – либо чай-кофе, либо покрепче. Это сходство русских и американцев мне нравится. Нам все же не следует забывать, что исторически, до трагических событий 1917–1918 годов, Россия и Америка имели весьма дружественные, теплые и доброжелательные отношения. Во второй трети XIX века, особенно на почве торговли и технического развития, произошло самое серьезное сближение между двумя странами в истории их отношений. А враждебность, агрессия и противостояние появились, когда Россия перестала быть Россией, а стала Советским Союзом.

– То есть какого-то дискомфорта как православный христианин вы не чувствуете?

– В Сан-Франциско я всегда хожу по городу в подряснике и летаю на самолете тоже исключительно в подряснике. Благодаря моему внешнему виду у меня бывают интереснейшие встречи, и я могу в какой-то мере судить о людях по тому, как они относятся к русскому православному священнику в священническом одеянии. В октябре я застрял на ночь в аэропорту в Денвере и был приятно удивлен отношением ко мне как к священнику, это о многом говорит: одни люди со мной просто здоровались и улыбались; несколько человек (не православных) тоже застряли там и попросили меня за них помолиться и их благословить; один человек с татуировками и пирсингами назвал меня «батюшкой» (father) и уступил место; некоторые девушки в спортивных костюмах мне помахали, причем первые.

Недавно после ранней литургии я зашел в новую кофейню. Бариста, у которого были немного длинные волосы и
борода, в маске, меня громко приветствовал по-английски: «Доброе утро, батюшка! Вы из какой церкви?» Я ему
ответил, что я из русского собора на Гери. «А мы, католики, ищем себе убежище». «Ну, приходите к нам на службу, посмотрите, у нас в епархии во время пандемии оказалось много ищущих и вопрошающих на приходах, и я должен сказать, что это, как правило, – молодые люди лет 30-ти». Бариста: «Это как раз мы, потерянное поколение, в
поисках жизненного смысла и чего-то духовного». Вот такой разговор в американской кофейне! Словом, происходят интересные процессы, есть поиски, Православие – больше не секрет. И это дает надежду!