Американский фотограф и историк архитектуры Уильям Брумфилд больше полувека посвятил России. За это время он изъездил страну вдоль и поперек, побывал в таких уголках, куда и не всякий русский доедет. И сделал десятки тысяч фотографий шедевров русской архитектуры – церквей, дворцов, изб, жилых зданий, построенных в разных стилях.

— Что русская архитектура может рассказать американцам о России? И почему важно знакомить американцев с ней?

— Это очень важный вопрос. Прежде всего, американцы почти ничего не знают о русской архитектуре. Кроме того, американские искусствоведы не интересуются ею, если не считать авангарда, конструктивизма. Но это лишь малая часть русской архитектуры.

Мои фотографии позволяют взглянуть на Россию с иного ракурса, прежде всего потому, что я рассказываю о русской архитектуре в историческом контексте. Эти здания примечательны не только своей архитектурой, но и тем, что они являются частью русской истории. В этом плане я являюсь одним из немногих специалистов, сочетающих в себе навыки как опытного фотографа, так и историка.

В своих фотографиях я показываю не только архитектуру, но и историю, а из моих книг американцы могут узнать и о том, и другом. Иными словами, русская архитектура важна потому, что она – русская, и потому, что она является частью русской истории.

— А почему важно объяснять все это американцам?

— Потому что Россия – большая страна, у нее богатая культура, о которой мы знаем благодаря музыке и литературе. И я рассказываю об архитектуре как о части этой культуры и ее истории.

— Какова изюминка русской архитектуры с точки зрения иностранца?

— Я уже сказал, что для наших искусствоведов такой изюминкой является конструктивизм. Советский конструктивизм, авангард 1920-1930 годов. Однако это лишь малая, хотя и важная, часть. Все это очень интересно. Важно правильно рассказать об этом, что я и стараюсь делать в своих книгах.

— А как американцы реагируют на то, что Вы им рассказываете? Они проявляют реальный интерес, или для них это просто «фан», удовольствие?

— Я не могу сказать, поскольку это находится вне моего контроля. Самое важное, издатели печатают мои книги, потому что люди положительно реагируют на них. На самом деле, все зависит от этого. Если бы читателям не нравились мои книги, издатели просто не стали бы публиковать их.

— Но Вы чувствуете этот интерес своих соотечественников?

— Все зависит от каждого конкретного человека, его происхождения, образования. Опять-таки, я только могу сказать, что мои книги пользуются успехом.

— А может ли этот интерес американцев к русской культуре и архитектуре, если он есть, стать своеобразным мостиком между двумя странами в наши очень непростые времена?

— Я бы не стал говорить о каких бы то ни было конкретных временах. Я предан своей работе, которую веду уже полвека, и она показывает, что есть способ наладить общение между странами.

Мой архив насчитывает почти 170 тысяч фотографий, и я надеюсь, он станет источником информации для будущих исследователей, российских и американских, а также для всех, кто интересуется данной тематикой. Я не могу ничего сказать о международной ситуации в целом или как-то повлиять на нее. Я только могу делать свое дело, которое считаю очень важным.

— На Ваш взгляд, русская архитектура оказала какое-то влияние на США? Может быть, есть конкретные примеры?

— Конструктивизм – это многонациональное направление. Безусловно, специалисты знают о советском авангарде. Но не могу сказать, что он оказал большое влияние – просто я не пишу об американской архитектуре и не являюсь специалистом в данном направлении. 

С другой стороны, на мой взгляд, американская архитектура оказала влияние на советскую, особенно в 1920-1930-е годы, во времена Сталина. В 20-м веке она была хорошо развита, и советские архитекторы знали об этом. Я бы сказал, что это улица с двусторонним движением.

— В интернете пишут, что Вы заинтересовались Россией, читая русские романы. Какие именно книги пробудили в Вас этот интерес, и почему?

— На первом месте — «Война и мир». Я вырос на американском Юге в очень сложное время, в 1950-е годы. Это период холодной войны. Как южанин я кое-что знал об истории нашей Гражданской войны и видел параллели. Это очень-очень интересовало меня. Когда я начал читать именно этот роман – в переводе, естественно, он стал для меня очень большим открытием.

Я вырос в маленьком городке в штате Джорджия. И кто бы мог подумать, но через литературу – а в юности я очень много читал – у меня появился интерес к России.  Кроме того, это не только параллели с американской историей, но и просто прекрасная литература, гениальная. В итоге я заинтересовался ею и культурой, которая поднимает очень серьезные и важные жизненные вопросы. Потом уже стал читать Достоевского, но началось все с «Войны и мира».

— Недавно в Москве Вы представили книгу «Русский авангард в объективе Уильяма Брумфилда: К 80-летию мастера». Расскажите, пожалуйста, о ней. Чем она знаменательна?

— Эта новая книга является важной частью в длинном списке моих работ о русской архитектуре и культуре. Первая из них — «Золото в лазури: тысяча лет русской архитектуры» — вышла в 1983 году, и с тех пор я опубликовал 43 книги.

Как правило, люди знают о моих работах, посвященных русской дореволюционной архитектуре, деревянному зодчеству. Но я тщательно изучал русский авангард первых советских лет. Он интересовал меня не только с эстетической точки зрения, но и как важная часть современной русской истории. О нем я и рассказываю в новой книге.

Добавлю, что книга была издана в связи с выставкой 300 моих фотографий, посвященных русскому авангарду. Эта выставка проходит сейчас в Московском музее архитектуры имени Щусева.

На ней представлено более 300 фотографий. Я ошеломлен и очень благодарен сотрудникам музея за титанический труд. Там есть изображения конструктивистских зданий, и не только – авангарда в принципе. Например, Константин Мельников возражал против того, чтобы его называли конструктивистом. Так что, скажем, – это русский советский авангард 1920-1930-х годов.

И снова я очень рад, что мои русские коллеги увидели ценность этого материала и поняли, что его нужно представить публике.

— Что Вас заинтересовало в русском авангарде? 

— Моя первая большая персональная выставка в московском Музее архитектуры имени Щусева – «Русский Север. Свидетельство Уильяма Брумфилда» — прошла осенью 2001 года. Но наши связи с музеем начались осенью 1979 года, когда я работал над своей первой книгой «Золото в лазури: тысяча лет русской архитектуры». Прошлым летом была организована отличная выставка «Тихая Америка» (Lost America) о моей работе здесь, в США, 50 лет назад, когда я искал сущность фотографии как вида искусства. Именно мои русские коллеги поддерживали меня в этих исканиях. Мне это было очень приятно.

Это малоизвестная страница моего творчества. И, на мой взгляд, закономерно то, что именно русские коллеги открыли ее для публики. Я уже столько вложил в изучение русской архитектуры, а вот теперь настала пора говорить о фотографии как искусстве.

Кстати, я являюсь членом Российской Академии Художеств и как историк, и как фотохудожник. В Америке считается, что нужно быть либо одним, либо другим. А в России – по крайней мере, в моем случае, сказали: мы ценим и ту, и другую стороны Вашей работы. Это мне очень приятно.

После прошлогодней выставки я предложил сделать еще одну – об авангарде. Некоторые считают, что я снимаю только церкви, или дворцы, или деревянную архитектуру. На самом деле, русский авангард меня интересовал всегда по многим причинам: как отражение периода истории, как великое искусство, очень тонкое, без украшательства. Я фотографирую эти памятники уже давно, и настала пора сделать выставку именно с таким материалом.

Уникальность моего архива заключается в том, что с 1960-х годов я веду своего рода дневник, где отмечаю – что делаю, с кем говорю. На самом деле, это чудо, Божий промысел, как говорится, ведь дневник позволяет датировать каждую фотографию.

Например, есть изображения здания издательства «Известия» в Москве, и мы по датам можем проследить разные изменения в его облике. Это важно для реставраторов, для специалистов, для искусствоведов. 

— А почему Вы считаете архитектуру русского авангарда взлетом души?

— Потому что это смелость. Только недавно закончилась Гражданская война, и вдруг появляется авангард – это смелый поступок. Этот стиль архитектуры сделал очень многое для возрождения страны. Можно было быстро построить эти здания, без излишних украшений. 

Но дело не только в этом. Важно, что это тонкое чуткое понимание формы было на абсолютной высоте, на мировом уровне. Пропорции, отношение к человеческому масштабу, социальная роль… Клубы, дворцы культуры, общежития, жилые дома… Вопрос человеческого масштаба всегда стоит в современной технологической культуре. Это был огромный подвиг, и с учетом исторических событий отчасти неожиданный.

— Признаться, я и сам, готовясь к этому интервью, – то есть благодаря Вам – стал кое-что узнавать про русский авангард. Раньше даже не знал про театр-трактор, который был в Ростове-на-Дону. Какие самые яркие примеры русской авангардной архитектуры Вы могли бы привести?

— Прежде всего, дом-мастерская Константина Мельникова в Кривоарбатском переулке в Москве. Дворец культуры ЗИЛ, созданный по проекту архитекторов Весниных, дом Наркомфина, который был прекрасно отреставрирован: в 1980-е и 1990-е годы там все было в руинах.

В регионах, в основном, все равно строили московские и ленинградские архитекторы. В Екатеринбурге есть замечательные здания. И даже в Хабаровске имеются очень хорошие примеры, в Новосибирске. В основном, нужно было строить в промышленных городах. Если Вы помните, был такой роман Катаева «Время, вперед!» Надо было догнать и перегнать наиболее развитые страны.

— Америку, например…

— Да. И так и сделали. Правда, там были и американские инженеры, например, в Волгограде и в других городах. Но все-таки главная концепция принадлежала русским архитекторам.

— Русскую архитектуру невозможно представить без православных храмов. Я слышал, что ради хорошего снимка церкви Вы готовы проехать пол-России. Какие наиболее интересные моменты можете выделить? И чем Вас, не православного американца, так поразила красота русских храмов?

— Русские храмы поразили меня с первого приезда в СССР в 1970 году. Многие фотографии, которые я сделал тогда, публикуются до сих пор. Наверное, это мистика – не знаю, чем это объяснить. Все идет через фотокамеру, это не абстрактно, не только умственное ощущение, но и визуальное, физическое. Через фотоаппарат я чувствовал облик этих памятников.

Конечно, я вырос на Юге США – значит, протестант. Прочитал Библию от начала и до конца три раза. Для меня это было утешением, это было мне очень нужно. Но в русских православных храмах совершенно особая художественная культура. В этой православной архитектуре есть глубокий смысл, и я стал тщательно изучать и фиксировать ее на пленке. Даже в деревнях, даже в разрушенном виде – в них есть этот смысл: почему они там возникли, кто их построил. Все это связано с историей, с культурой. В России церкви есть везде, без них ее просто нельзя представить. И они занимают очень важное место в моем творчестве.

— А еще важное место в Вашем творчестве занимает архитектура Русского Севера. Что Вы там увидели?

— В основном, постройки деревянного зодчества – и храмы, и избы. Там такое сочетание многофункциональности и красоты! Север – суровый край, но там такая красота, такие мастера зодчества – в большинстве своем неизвестные. Там были такие артели плотников, и то, что они сотворили, – просто чудо.

Конечно, есть утраты, и их становится все больше и больше. Мне удалось запечатлеть многие памятники, которые сейчас можно увидеть только на этих фотографиях. Например, Успенская церковь в Кондопоге – шедевр деревянного зодчества, который погиб в результате поджога пять лет назад. Я заметил, что после пожара начали публиковать мои фотографии этого храма. Они доступны через вологодский сайт, где существует большой архив моих работ, 36 тысяч фотографий.

Это взаимный процесс: российские коллеги ценят и существенно поддерживают мою работу. Они понимают, что этот труд нужен. Тем более, на Севере, откуда люди уезжают. Здесь остаются заброшенные деревни, пришедшие в запустение храмы. Кое-где в заповедниках они сохраняются. Мне помогали ездить по стране и видеть эти памятники – это просто удивительно! Люди поняли, что я их не подведу. И я выполнил свой долг.

— Вы прожили в СССР и России в общей сложности 16 лет, изъездили страну вдоль и поперек. Могли бы поделиться какими-то замечательными историями, свидетелями которых становились?

— Российские коллеги и Министерство культуры поддерживали мои поездки – в организационном плане, а не в финансовом. Меня встречали, понимали, что я занимаюсь этим всерьез, предоставляли транспорт в самые отдаленные места. В основном, приключений не было. Но я много путешествовал по Северу, и там возникали интересные моменты. 

Например, есть такое понятие, как зимник. Это зимняя дорога, «по пенькам» — можно сказать, одностороннее движение. Там все строго по расписанию, и если оно не соблюдается, могут возникнуть проблемы.

Однажды мы на УАЗике, который в народе называют «буханкой», ночью выехали из районного города Мезень, но были вынуждены нарушить правило одностороннего движения по абсурдной причине: водитель дома забыл права, и нам пришлось возвращаться, так сказать, «против движения». Ночь, зимник, односторонка, и нам встречается бензовоз. Понимаете, как это было опасно?

К счастью, мы нашли место, где можно с трудом разъехаться. Они дали чуть назад, мы – немножко вперед. Потом бензовоз стоял, а мы потихоньку проезжали, буквально в нескольких сантиметрах от него. Все мои спутники вышли, а я просто сидел в этой «буханке»: что будет – то будет, я доверял водителям. Вообще, мы, возможно, не обращаем внимания на их вклад, но я очень доверяю простым водителям, которые прекрасно знают свою работу. Но иногда забывают водительские права (смеется).

— У Вас в архиве больше 170 тысяч фотографий. Понятно, что выбрать самую-самую непросто. Но все же, какие из их наиболее дороги, и почему?

— Хрестоматийные примеры. Скажем, фотография храма Покрова на Нерли, или на севере Успенская церковь в Варзуге Мурманской области. Трудно что-то выделить – все мне очень дорого. Даже заброшенные избушки – там видно, как люди жили. Это народное искусство. В Санкт-Петербурге, в Москве столько всего красивого. Тот же собор Василия Блаженного. У меня есть сотни его фотографий. И с каждой съемкой облик этого шедевра меняется. Есть другие храмы 16 века, времен Ивана Грозного, церкви, построенные в ярославском стиле. В северных селах, в той же Варзуге, в Кимже на реке Мезень в Архангельской области деревянные церкви не перестают удивлять. И конечно, модерн, конструктивизм, о которых мы уже говорили. 

— И что же Вам запомнилось из того проживания?

— Тогда я был стажером в Ленинградском государственном университете. Наше общежитие находилось на улице Шевченко, 26, если не ошибаюсь. Горячая вода подавалась два раза в неделю, и это было роскошью. Но зато мы постоянно ходили в филармонию, в оперу. Я ни о чем не жалею, ни о чем! Ленинград тех лет стал для меня исключительно важным местом в моей жизни. Северный климат и западная архитектура – понимаете, какое интересное сочетание? Просто фантастика!

Я бродил по городу, как юный Достоевский, и чувствовал связь с ним. Кстати, его внук одно время сопровождал меня по местам «Преступления и наказания». Я фотографировал здания, мы ходили по этим лестницам, были в доме Раскольникова.

— Какие у Вас планы на ближайшие годы? Надеетесь еще съездить в Россию и пофотографировать?

— Я не сижу без дела. Надо закончить подготовку моего архива: это очень трудоемкая, но важная работа. Я обрабатываю его, слава Богу, с помощью моих студентов. Мы уже полностью отсканировали коллекцию моих цветных фотографий. Если бы пять лет назад, до коронавируса, меня спросили – успеете? – я бы сомневался.

Из России я вернулся в январе 2020 года и уже купил билет обратно в марте. Но началась пандемия, и я понял – нужно пользоваться случаем. Так что мы со студентами все отсканировали и теперь занимаемся аннотациями – что это, где, когда. Наконец, руки дошли до последнего этапа – это Москва, и сейчас я занимаюсь обработкой фотографий архитектуры начала 20-го века. Улица за улицей, здание за зданием – это огромная работа, которую надо доделать. Я уже дал доступ к архиву сотрудникам Музея архитектуры имени Щусева в Москве, со временем заключим договор и через «облако» перебросим его туда. Кроме того, этот архив уже сохраняется в США, в Национальной галерее. Нужно завершить работу: если я этого не сделаю, часть моей работы пропадет.

Так что, можно сказать, нет худа без добра. Да, сейчас нет возможности путешествовать, но зато есть время для архивной работы. А что будет дальше? Надеюсь, что вернусь в Россию, конечно. Но это как Бог даст.