Кирилл Александров Старший «прикрепленный» к «объекту», занимавший должность начальника личной охраны подразделения No1, входившего в 1-й отдел Управления охраны МГБ СССР, полковник госбезопасности Иван Хрусталёв передал подчиненным невероятный приказ хозяина: «Идите спать, вы мне сегодня больше не нужны. И я иду спать». И никому в голову не пришел логичный вопрос: «А отдавал ли Иосиф Виссарионович такой приказ?» Ну конечно, отдавал, если его передал сам Хрусталёв. И «прикрепленные» решили немного поспать. Возможно, прямо в форме, такая практика и раньше существовала, хоть чекисты и боялись сталинского гнева.

Немного – это сколько?..

Не позже, чем до десяти, когда сменялся старший «прикрепленный».

По одной из конспирологических версий, Хрусталёв якобы в это время распылил в малой столовой – где на диванчике почивал секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР Иосиф Сталин – какое-то летучее вещество. В результате его долгого вдыхания спящего человека поражал инфаркт или инсульт. Теоретически смертоносную аэрозоль старший «прикрепленный» мог получить от маршала Лаврентия Берии во время последней ночной пирушки.

Действительно, в токсикологической лаборатории органов МГБ долгие годы с успехом разрабатывали разные яды, но, кстати, её руководитель, полковник медицинской службы Григорий Майрановский в тот момент сидел под следствием по «делу врачей». Тем не менее, подобный баллончик умельцы из МГБ могли изобрести. Чтобы его получить, Берии даже не требовалось прибегать к помощи партаппаратчика Семёна Игнатьева, сидевшего в кресле министра госбезопасности СССР. Его первым замом был кадровый чекист, ставленник и близкий приятель Берии с 1920-х годов генерал-полковник Сергей Гоглидзе. Вместе их и расстреляют через неполные десять месяцев. В принципе Гоглидзе мог выполнить любую просьбу наставника, если бы он правильно её сформулировал и обосновал.

Однако все же версия сталинской смерти по имени «Хрус алёв» вряд ли правдоподобна: психологически полковник МГБ не мог вступить с кем-то в прямой сговор и поднять руку на великого «отца народов». Прославленные генералы и маршалы на то не решались. Тем более, столь экзотический способ убийства представлял явные риски для убийцы, не говоря уже о том, что он ясно представлял себе близкую жизненную перспективу – в живых такой исполнитель не остается. Гораздо больше выгоды Хрусталёву могло принести разоблачение заговорщиков, а убивать хозяина и самому совать голову в петлю при любом исходе… Чего ради?

Однако всё же что-то Хрусталёв сделал… Недаром он взял и умер в 1954 году в свои роскошные 47 лет, пережив Берию с Гоглидзе лишь на год. Так просто подобные исторические персонажи не умирают. Так что он сделал?..

У автора напрашивается единственное объяснение: ничего.

Ничего, из положенного по долгу службы.

Отправив «прикрепленных» спать, Хрусталёв оказался единственным связующим звеном между внешним миром и Сталиным. Если вдруг вождь почувствовал себя плохо между пятью и десятью утра и пытался вызвать охрану при помощи светового сигнала, то полковник на вызов не реагировал. Потому что он тоже пошел спать. Могущественный человек, стоявший во главе огромного концентрационного лагеря, чувствовал свирепое удушье, требовал помощи, и – находился в абсолютном одиночестве. «Отец народов» давно отрезал сам себя от всего мира и жил в удобной изоляции. Безопасной, как ему казалось.

Впрочем, может быть, Сталин никого и не звал, а просто спал уже тяжелым, больным, предсмертным сном. Но в любом случае – Хрусталёв оставил его без связи на эти ближайшие часы. А в десять утра на пост заступил другой старший «прикрепленный»: заместитель Хрусталёва по подразделению No1, подполковник МГБ Михаил Старостин. Происходил он из крестьян Ярославской губернии, образование получил в профессионально-техническом училище. А Хрусталёв уехал спать по-настоящему.

Что же Старостин?.. Так на «объекте» все в порядке.

«Прикрепленные» – на месте. Товарищ Сталин отдыхает. Поднимался он обычно в диапазоне между полуднем и двумя часами дня, и до того времени вообще не существовало повода для беспокойства. Шляться просто так по помещениям «объекта» не полагалось. Иосиф Виссарионович вообще велел, чтобы «прикрепленные» ходили громко, стучали сапогами, как на плацу – хотел слышать их приближение. Легкое беспокойство, судя по показаниям подполковника МГБ Петра Лозгачёва, возникло часов после трех дня. Никакого движения не происходило, положенный свет в помещении не загорался – и так неопределенная ситуация протянулась до шестого часа.

В половине седьмого свет загорелся: это означало, что Сталин встал.

«Прикрепленные» обрадовались, засуетились, распорядились готовить завтрак вождю. Но он не подавал признаков жизни, несмотря на свет, горевший в малой столовой. Охрану понять можно. Проявишь несанкционированную инициативу – получишь от хозяина. Не проявишь в случае какого-то происшествия – получишь от министра МГБ и членов Президиума ЦК КПСС. Чекистом вообще быть не просто. Старостин попытался отправить на разведку в глубь «объекта» Лозгачёва, дескать, сходи, посмотри. Но тот резонно ответил: «А я не герой. Ты герой, ты и иди. И вообще ты старший “прикрепленный”». Но Михаил Гаврилович поэтому и взлетел за двадцать один год из учеников плотника в подполковники МГБ и старшие «прикрепленные» спецобъекта Волынское, что не совершал глупостей. Вот она, роль личности в истории: оробевший Старостин решил ждать – и еще четыре часа Сталин провел в беспомощном состоянии. А беспощадный инсульт у него развивался.

Только после десяти вечера мучительная неизвестность закончилась.

В половине одиннадцатого пришла спешная почта из Кремля. Нести её полагалось Лозгачёву. Он взял бумаги – и пошёл, как и положено, громко стуча сапогами. Хозяин лежал в малой столовой у стола, где-то рядом стояли бутылки с нарзаном. Видимо он хотел до них дойти, как-то сумев встать с диванчика, и не дошел, упав на пол. Под стариком оказалось подмочено. Остановившиеся наручные часы – это мы знаем только со слов Лозгачёва, и не знаем, почему они встали, и не переводил ли кто-то на них потом стрелки – показывали половину седьмого. То есть несколько часов «отец народов» лежал в полубессознательном состоянии в луже своей мочи.

Сталин еле поднял левую руку, будто бы звал «прикрепленного».

Шокированный Лозгачёв бросился к нему, но хозяин только хрипел и не мог сказать ничего внятного. Врач, как мы помним, как и преданная вождю сестра-хозяйка и сержант МГБ Валентина Истомина, на даче отсутствовали. Поэтому на зов подполковника примчались Старостин, еще один «прикрепленный» из подразделения No 1, подполковник Василий Туков и подавальщица-уборщица, сержант МГБ Матрена Бутусова. Все они были люди простые, из народа, поэтому понятия не имели о правилах оказания первой помощи. Лишь подняли больного и перенесли его на диван, даже переодеть не догадались. Где-то на «объекте» существовал таинственный фельдшер, который владел хоть какими-то знаниями, но о его приходе вместе с обслугой нам неизвестно.

Вместо того, чтобы немедленно обращаться к врачам и требовать неотложной помощи, Старостин велел Лозгачёву звонить по начальству – то есть министру госбезопасности Игнатьеву. Пётр Васильевич тут же позвонил, доложил обстановку. Игнатьев – вместо категорического приказа о вызове квалифицированных врачей – велел звонить не терапевтам или кардиологам, а Маленкову. Тот еще медик… При этом Игнатьев, по статусу отвечавший за безопасность самого товарища Сталина, Коммунистической партии и советского государства, почему-то сам в Волынское не помчался. И врачей туда не послал. Выполняя указание драгоценного министра, послушный Лозгачёв стал звонить Маленкову, но от самого влиятельного члена Президиума ЦК КПСС услышал еще более странное распоряжение…