Кирилл Александров

Давление беды в какой-то миг может стать невыносимым.

Ужас реальной смерти, с которой мы сосуществуем, в подспудном страхе. В боязни даже не физических мук, а расставания и утраты навсегда. Человек ушел или ты вдруг уходишь, а — принять не готов. В отчаянии — от невозможности вернуть потерю. Примириться с ней. В предвкушении долгой, многолетней боли от возникшей
пустоты в жизни.

Еще более страшно, когда в секунды разлетается привычный мир.

Вчера мы жили, как все, с обустроенным худобедным бытом, мелкими радостями и обидами, бежали спокойно по своему кругу времени. Служба-дом-магазин-отпуск-служба, иногда в промежутках: церковь. Каждый имел свой маленький мир, созидаемый десятилетиями. И вдруг — все разлетается в секунду, становится ничтожным. Сгорает в пламени, погибает, тонет, балансирует над пропастью. Гибнет не только мир, а близкие: пожилые — мудрые, умные; молодые — красивые, здоровые; маленькие — беззащитные, добрые. Страдания переполняют край, горе захлестывает, и по немощи кажется, что Бог спит. Мы тут, а Он там. Спит. А мы в одиночестве, как перепуганные апостолы в лодке.

Есть притча о том, как некогда Господь отдыхал от трудов праведных.

Солнышко, птички райские, тишина, хрустальный родник журчит. Лепота.

Вдруг прибегают возмущенные люди, находят Творца, дремлющим под сенью благоухающего дерева, начинают с возмущением трясти Его и кричать: «Да что Ты, Господи! Как Ты можешь спать?! Такое происходит кругом! Там люди бомбят друг друга, расстреливают, морят-топят-душат, стирают с лица Земли-матушки, а Ты спишь, как ни в чем не бывало?!» Творец проснулся, сонно посмотрел на них и ответил: «Бомбят-морят-топят-душат, говорите? Это плохо. Так пусть не делают этого». Не знаю, что там дальше было. Скорее всего, те, кто прибегали старика будить, те обиделись. Христос не искал власти над людьми и слепого их послушания. Они же до сих пор хотят, чтобы ими рулили: в качестве руководящей и направляющей силы.

Страшнее всего — и родителям особо — когда мучаются и гибнут дети.

Когда тех смертей становится много, тогда граница между своими и чужими постепенно истончается: остается лишь чувство ужаса и бессмысленности происходящего. Не желаем мы не только своих страданий, но и чужих. Потому что они травмируют, нарушают привычный покой, а с травмами жить некомфортно и неприятно. Как разглядеть лжепророка?.. Он говорит всем людям то, что им приятно слышать. Тогда как разговоры на тему «Не мир пришел Я принести, но меч», «разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её» — неприятны. Если бы добрые нравом люди достигли совершенной полноты земной власти, то просто бы отменили любые войны и страдания, чтобы они не портили трудовую неделю и график отпусков. А потом постепенно покрывались себялюбивым жирком равнодушия. Страдания из мира не уходят, чтобы совсем не терялась совесть. «В мире будете иметь скорбь», — сказал Спаситель (Ин. 16:33).

Объяснение, конечно, так себе, на скорую руку, что называется.

И вряд ли оно утешительно для тех, кто теряет родных и близких под огнем, бомбами, развалинами или в онкологических хосписах. Обожженные и сожженные лютыми известиями современники вряд ли способны слышать подобные рассуждения. И думают зачастую об одном: «Как пережить боль? смерть?» Не победить их, а именно пережить. Перенести.

От тех же размышлений – мучительные травмы от видимых поражений и неудач, осязаемой невозможности достичь желанных и добрых целей. Сколько десятилетий русская эмиграция самоотверженно стремилась победить большевиков: билась-старалась, пока не закончилась. Генерал Антон Деникин и философ Иван Ильин вернулись в Москву в гробах, и это еще большой вопрос, довольны ли они тем переездом. В какой-то отчаянный момент не без нотки безысходности поэт Георгий Адамович написал: «Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг». Основания вроде у него были, так как тот воз и ныне там. Но тут Иван Шмелёв легко спросил: «Или не знаем случаев, когда внешнее поражение обращалось в великую победу?! Мы, христиане, знаем». В словах русского писателя — утешение в невидимом. Каждый человек, независимо от степени своих веры или неверия, нуждается в нем.

Вероятно, еще не было за минувшие десятилетия столь тяжелой Великой Четыредесятницы и еще более трагичной Страстной седмицы. Но — то и стало крестом каждого из нас, то и стало исполнением Божественного замысла о жизни, которую как будто так легко сломать-смять-прервать. Попрыгать на ней и растоптать. Тогда понимаешь в секунду отчетливо, что Распятый Христос — Он со страдающими, умирающими, гибнущими, гонимыми и терзаемыми. В одном забытом эмигрантском романе автор красноречиво описал, как кричали Ему тамошние вохровцы, стоявшие у Голгофского креста: «Эй, там, Бог! Что башкой-то мотаешь? Слепни заели? Потерпишь. Не на курорте». В минувшую Страстную Пятницу: осязаемое ощущение Зла, усиленного многократно. Ходит это Зло, ухмыляется, чертит всякие знаки и потирает руки: добро пожаловать в ад. Прямо все по бессмертному «Тараканищу» Чуковского: «А он между ними похаживает, золоченое брюхо поглаживает: “Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, Я сегодня их за ужином скушаю!”» Страшное дело.

Однако потом к ошеломлению своих: камень отвален и гроб пуст.

Нету Тараканища. И вохровцы сбежали. И ад оказался дыряв.

И Крест из орудия смерти превратился в символ жизни.

В Пасхальную ночь весь пережитый ужас утолился победой и радостью о Воскресении Христовом, у Которого все живы. «А радость выше радуги! А она сильнее!» — восклицает ребенок, когда чинно едет верхом на папиной шее.

Видеть радость невозможно, но можно почувствовать и ощутить её сердцем. Несчастье человека в том, что почти всегда он открыт для переживания травм, скорбей и ужаса близкой смерти. А научиться переживать радость невидимого Воскресения Христова и найти в том спасительное утешение — гораздо сложнее. Порой та учеба растягивается на всю жизнь, но учение — свет.

Нету больше смерти, разрушена. И скорби страданий утолены.

Пасха Христова — это вручение каждому веры в невидимое, ощутимой радости и утешения в боли, личный опыт восхождения из нашего мира в подлинное Царство. Реальность его зависит только от живой уверенности, доброго сердца и отношения к ближним.

Христос Воскресе!