Иван Лисенко

ВЕЛИКАЯ БЕСКРОВНАЯ – название было дано тем событиям Февраля/ Марта 1917, в результате которых династия Романовых была свержена, и на ее месте стало управлять временное правительство, состоящее из коалиции разных группировок. Император Николай II отрекся от престола 2(15) марта. В это время в разных частях страны были беспорядки и всякие насилия против привилегированного класса и представителей власти. В разных частях армии и флота тоже было беспокойно – бунты и убийства офицеров. Хотя он не был Великим и не был Бескровным, этот период был сравнительно спокойным по сравнению с ужасами после октябрьской революции. Это воспоминания моего отца, Поручика Эраста Эрастовича Лисенко. Окончив Первый кадетский корпус, он сразу был послан на фронт. Он командовал батареей, установленной на берегу реки Стоход. Бои вдоль это реки были жестокие, с огромными потерями с обеих сторон. Немцы употребляли ядовитый газ на Русском фронте больше, чем на других, а Русские войска имели самые большие потери от газа.

Бунт

Эраст Эрастович Лисенко

Как-то в середине декабря 1916 года, поздно вечером, звонит Бригадный адъютант и передает мне приказание командира бригады: немедленно вступить в дежурство по бригаде, объехать все батарейные передки и резервы, проверить несение службы у денежных ящиков, в частности, и о результатах ночью же доложить.

По семейному тихо и уютно было у нас на позиции, которую мы занимали с конца августа месяца 1916-го года.
Глубокий снег засыпал дороги и тропы в лесах Полесья. Заведуя хозяйством, выезжал я, по должности, раз в месяц за 40 км в корпусное казначейство и чувствовал себя, как в сказке о царе Берендее. Привозил несколько сотен рублей, и в голову мне не приходило, что кто-то может на эти деньги позариться и меня при этом обидеть. Ведь и деньги эти были не мои, а солдатские, от казны отпущенные на жалование людям и на довольствие им и коням. Молод я был и наивен.

О причине несколько необычного приказания спрашивать не приходилось – дисциплина «сознательной» еще не
была. Разведчик из Управления бригады привез кроки (Чертёж участка местности, выполненный глазомерной съёмкой, с обозначенными важнейшими объектами) расположения передков и резервов, и часов в 11 ночи, сопровождаемый вестовым, я выехал. Проездил почти всю ночь и на рассвете доложил в Управление бригады о полном всюду благополучии и исправном несении караульной службы. Но вот что меня поразило: несмотря на поздний час, не успевал я приблизиться к очередному батарейному резерву, как откуда-то из темноты и снега появлялся, очевидно, уже поджидавший меня подпрапорщик, фельдфебель или ящичный вожатый старший фейерверкер (унтер-офицерский чин /звание и должность/ в артиллерийских частях русской императорской армии) звякал шпорами и лихо рапортовал о полном благополучии. По окончании рапорта, неизменно добавляя: «Будьте покойны, не извольте беспокоиться, Ваше благородие, у нас полный порядок есть и будет».

Утром, подавая мне умыться на снегу перед землянкой, мой вестовой, нянька и верный друг, бомбардир Максим Поляков, доверительно, вполголоса сообщил мне, что сегодня на рассвете у передков нашей батареи, по приговору военного полевого суда, учебная команда при Штабе дивизии расстреляла 15 человек солдат одного из полков нашей Н. походной дивизии.

Это сообщение повергло меня в полное уныние: так вот чем объяснялась моя ночная командировка! До сих пор таких вещей у нас не происходило… Оказалось следующее: моряков Балтийского и Черноморского флотов, осужденных военно-морским судом в арестантские роты на сроки не больше 5 лет, посылали отбывать наказание в
пехотные части на фронте, дабы дать им возможность заслужить помилование. Так как по призыву на флот направлялись предпочтительно люди, знающие какое-нибудь ремесло, то и попали туда, главным образом, мастеровые. Как известно, среди рабочего люда всегда у нас был известный процент, совращенный революционною пропагандой, поэтому этот эксперимент командования был, во всех отношениях, довольно рискованным.

В одном из батальонов Н. пехотного полка таких «сознательных» оказалось 15 человек в одной куче, и они-то и убедили вчера остальных не исполнять приказания командира полка: батальону, сменившемуся с позиции, идти за лесом для блиндажей. Разобравши винтовки, батальон исполнить приказание отказался, построился, но дальше, как
когда-то на Сенатской площади, они, видимо, не знали, что им предпринять, и дождались, покаместь вызванный по тревоге казачий полк, прикомандированный к нашему корпусу, окружил их и обезоружил.

Было ли все это глупостью или изменою и с чьей стороны, я не знаю, но в нашей Богоспасаемой дивизии этот
печальный эпизод прозвучал раскатами первого грома грядущей революции. Перед смертью матросы кричали присутствующим артиллеристам:

«Братцы, за вас умираем…»